Последние неприятности . Юмористический рассказ.

 Что такое жизнь? Кто-нибудь задумывался о глубоком смысле этого емкого понятия? Я полагаю, рано или поздно об этом задумываются все. Существует даже научное определение понятия жизни, которое википедия трактует следующим образом. «Жизнь – активная форма существования материи, в некотором смысле высшая по сравнению с её физической и химической формами существования; совокупность физических и химических процессов, протекающих в клетке, позволяющих осуществлять обмен веществ и её деление». Путанное и обидное для простого народа определение сложной формы нашего с вами существования. 

 Это, что, выходит, если я с утра пообщался с женой, потом у киоска выпил пива с друзьями, затем обсудил с соседом Петей перспективы предстоящей субботней рыбалки и, вообще, все, что я делал, делаю и буду делать - всего-навсего «совокупность физических и химических форм существования»? Так вытекает из приведенного выше определения. Не знаю. Может быть, кто-то и хочет чувствовать себя активно существующей материей. Как говорится, на вкус и цвет…. Лично меня подобная трактовка категорически не устраивает. Разве я колба, чтобы во мне бурлила «совокупность химических процессов»? 

 В моем понимании жизнь – это маршрут, пролегающий по дороге с односторонним движением, без промежуточных остановок, где станция отправления носит название «Рождение», а конечный пункт прибытия – «Смерть». Коротко и понятно. Двигаться можно только вперед, даже если очень хочется попятиться или изменить маршрут. И, как водится на марше, делай все, что хочешь или можешь, на отведенном тебе судьбой отрезке пути. У кого-то этот путь может быть коротким, у кого-то длинным, но конечный пункт прибытия у всех один. Как ни крути и не хитри - не обойти его, не объехать еще не удавалось никому из смертных. Короче, фабула жизни проста – если ты родился, то обязательно помрешь. Вот такая цепь событий. У всякого начала есть конец, есть он и у жизни. Тогда, почему же отношение народа к этим двум событиям, означающих начало и конец одного и того же естественного процесса, диаметрально противоположно? Ведь когда, например, вы после долгого и утомительного пути достигаете цели своей поездки – конечной остановки, какие испытываете чувства? Облегчения и радости. Вас тешит то, что, наконец-то, путь изнуряющий дух и тело остался позади и в перспективе предстоит длительный отдых. Тоже и в нашем случае. Мало кто пропорхнул через свою жизнь беззаботным мотыльком, испытывая при этом только положительные эмоции. Для подавляющего большинства жизненный путь – это тяжелая дорога с короткими спусками и долгими изнурительными подъемами. Отнюдь не редко встречаются такие мучительные судьбы, когда сама жизнь превращается в ад. Надо быть убежденным мазохистом, чтобы любить такую жизнь. А, те, кто умудряется протянуть длинный век, они в каком поношенном состоянии завершают маршрут? Больные, немощные, без зубов и зрения. Так, о чем здесь жалеть? 

 Возникает вполне закономерный вопрос, почему при рождении человека все смеются и веселятся, а после его смерти плачут и убиваются? Может быть, потому, что смерть сопровождается мучениями и другими неприятными ощущениями, связанными с переходом из одного состояния в другое? Переход в иной мир не совсем гладкий? Не аргумент, потому что, умирающий человек мучается один, а при рождении страдают двое – тот, кто рождается и та, которая рожает. Тут повода для грусти в два раза больше. Но, тем не менее, так уж традиционно сложилась ситуация и не нам ее менять. А мы и не меняем. У нас традиции сильнее здравого смысла. 

 У нашего начальника, Семена Львовича Аронзона, умерла теща. Событие хоть и долгожданное, учитывая преклонный возраст и скверный характер усопшей, но как в таких случаях водится, все же, слегка неожиданное. Такое же непредсказуемое, как для коммунальных служб зимний снегопад. И в том, и в другом случае в начале события возникает некоторая растерянность и озабоченность необходимостью предпринимать какие-то действия. Впрочем, совсем неожиданной смерть аронзоновской тещи тоже назвать нельзя, поскольку готовился Семен Львович к этому дню обстоятельно, используя свежую научную мысль и современные методические подходы в оценке события, вплоть до математического моделирования скорбной ситуации. 

 Года три назад он построил алгоритм захоронения тещи и довольно подробно обсудил все детали в узком кругу научно-исследовательской лаборатории, которую возглавлял. Всю процедуру Аронзон разбил на отдельные этапы, обозначив на большом ватманском листе бумаги каждый этап квадратиком. В середине самого большого, наведенного толстым шрифтом квадрата, было крупными печатными буквами выведено «Квартира», под ним «дата смерти?» с вопросительным знаком в конце, свидетельствующим о том, что проблема была сложной, поскольку имела, как минимум, одно неизвестное. Этот квадратик соединялся с другим, под названием «Скорая помощь», стрелка от которого упиралась в следующий квадратик, под лаконичным названием «Морг». Затем, причудливо изгибаясь, пронизывая квадратики «Гараж института» и «Бюро ритуальных услуг», стрелка возвращалась назад к обозначению «Квартира». Далее, в строго установленной последовательности, вездесущая стрелка виляла между квадратами «Гараж института», «Кладбище» и заканчивалась на отметке «Столовая (поминки)». Вверху огромными жирными буками было выведено название рисунка: «Блок-схема траурных мероприятий посвященных погребению тещи». «Гараж института» как, оказалось, был самым часто встречающимся в цепи событий квадратом, поскольку без транспорта в скорбном деле никуда. Не на себе же, в конце концов, все это носить. Лист ватмана с начерченной на нем блок-схемой, Семен Львович взял в рамку и повесил у себя в кабинете, на стене, напротив рабочего стола, время от времени любуясь плодами рук своих и интеллекта. Иногда он вносил в схему какие-то уточняющие коррективы и поправки, что только совершенствовало печальный документ. 

 Так что, когда в один из пасмурных осенних дней, в трубке телефона Аронзон, услышал прерываемый рыданиями голос жены, сообщившей, что время «Ч» наступило, никто в лаборатории особо не паниковал, включая ее руководителя, только что понесшего невосполнимую утрату. Срочно у листа ватмана, помеченного красными и желтыми флажками, был собран малый научный совет. Без спешки и суеты сотрудники обсудили ситуацию, получили конкретные задания и уточнили время, необходимое для их выполнения. Источником финансирование проблемы являлся непосредственно карман шефа. Кто-то отправился в бюро ритуальных услуг, кто-то – в столовую, распорядиться на счет траурного ужина, мне и еще двум сотрудникам, один из которых был мужем заведующей горздравотделом, было поручено забрать бабушку из морга и переправить ее в квадратик под названием «Квартира», не забыв перед этим посетить квадратик «Гараж института». Хорошо продуманная и тщательно расписанная схема стала сбоить еще в гараже. Как выяснилось из беседы с завгаром, свободным на обозначенное для поездки в морг время, оказался только уазик, приспособленный под перевозку взрывчатых материалов. Быстренько загрузившись в автомобиль, без особых приключений прибыли по указанному адресу. Мужа заведующей горздравотделом, Забабашкина Ивана Ильича, хорошо знали в хранилище, предназначенном для временного содержания усопших тел. Его появление вызвало среди персонала небольшой переполох. Когда же он, гулко вышагивая по коридору, потребовал пригласить лично заведующего, появились первые признаки паники. Мало ли с какой целью прибыл. Все работники морга забегали и засуетились, вдруг какая недостача материалов или, не дай Бог, обнаружат ненадлежащее хранение покойников или хамское к ним отношение. Взволнованному заведующему Иван Ильич тут же предъявил ультиматум. 

 - Ты, - говорит, - Петрович, выдай-ка нам по-быстрому старушку по фамилии Аронзон. И смотри, чтобы она у меня выглядела как невеста перед свадьбой. Моя супруга будет лично присутствовать на захоронении и оценит плоды твоих потуг. Так что, старайся, делай карьеру в царстве мертвых, а то переведут к живым людям, не обрадуешься. 

 Заведующий, в волнении вытирая покрывшуюся мелким бисером пота лысину, суетливо принялся отдавать распоряжения и через полчаса, старушка, как разукрашенная новогодняя елка была готова к погрузке в автомобиль. Вот тут-то и начались проблемы. Оказалось, что наш автомобиль не совсем подходил к перевозке покойников. Задние двери этого миниброневика оказались наглухо заваренными, окна были закрыты решетками, и лишь узкая боковая дверь позволяла проникнуть внутрь и то, только живым людям. Гроб со старухой всунуть в него никак не удавалось. Вместе с дюжими работниками морга мы вертелись и так, и сяк, но гроб упирался в противоположную от двери стену машины, и развернуть его в нужном направлении не представлялось возможным. После получаса мучений, самый толковый работник морга предложил немного разобрать одну сторону гроба, не тревожа старушки, и таким образом, уменьшив ширину сооружения, решить проблему перевозки тела. Сам же он это предложение и реализовал при помощи молотка и клещей. Все получилось в лучшем виде. При выгрузке тела никаких особых проблем не возникло, гробик подправили и водрузили в самой большой комнате на постамент для прощания родственников и близких с телом усопшей, состоящий из двух табуреток. 

 Первой подошла прощаться дочь – жена Аронзона и принялась, как положено в таких случаях рыдать и голосить, выкрикивая традиционно принятые в подобных случаях словосочетания: «на кого ты нас покинула?», «что же мы без тебя будем делать?» и все такое подобное. Но вскоре рыдания со стороны жены Аронзона стали менее выразительными и вместо традиционного текста послышались удивленные возгласы и невнятные восклицания. Аронзон, стоящий вторым в очереди для прощания, прослушав текст супруги, приблизился к гробу и стал внимательно вглядываться в ненавистные черты лица. 

 - Что она говорит, что она такое говорит? - заволновались прибывшие родственники и дорогие соседи усопшей. 

- Она говорит, что это не ее мама, - наконец перевел всхлипывания мадам Аронзон один из дальних родственников, отличающийся весьма острым слухом. 

- А, чья же это мама? - удивились в толпе. 

- Это совсем посторонняя старуха неизвестной национальности и социального статуса. 

- Нет, какие все-таки бывают люди, - гневно возмущались родственники и соседи, - за счет Семена Львовича хотели похоронить чужую старуху. 

 Аронзон, выдернув нас из толпы скорбящих родственников, быстро ввел в курс дела. 

- Вы не ту бабку привезли, - коротко, без предисловий сказал он. – Надо срочно обменять на нашу, а эту вернуть взад законным владельцам. 

Иван Ильич Забабашкин позеленел от злости. 

- Ах, Петрович, вот сука, всучил постороннюю старуху. Какое беспокойство организовал, гад. Я тебе этого не прощу. 

 - Потом разберешься, - остановил всплеск праведного гнева Аронзон. – Сейчас надо быстро совершить бартер. Пока нашу бабушку не захоронили посторонние люди. Может быть, они окажутся не такими внимательными, как моя жена и зароют по-быстрому, думая, что это их бабка. 

На этот раз нам выделили грузовую машину, и вопрос с транспортировкой был решен более квалифицированно. Без всякой ненужной разборки и сборки гроба-трансформера. Но, как всегда, решение одной проблемы не гарантирует того, что не возникнут другие. Как уже я отметил выше, была поздняя осень. На дворе стоял ноябрь месяц. Собачий холод. Передвигаться в открытом кузове грузовика, да еще с ветерком было малоприятно. Пронизывало до костей. Иван Ильич, опершись о край гроба, громко орал в мобильник. 

 - Петрович, ты меня слышишь? - грозно вопрошал он, - Ты мне кого подсунул? Ты зачем, гад, мне постороннюю старуху подсунул? Что? Я не знаю, кто там у тебя по документации проходит, - прокричал он после некоторой паузы, - но я склонен больше доверять родной дочери усопшей, чем тебе. По крайней мере, она с ней всю жизнь прожила, а ты, как я понял, бабку и в глаза не видел. Короче так. Я буду через двадцать минут в твоей богадельне. Чтобы к этому времени покойная старуха Аронзон была готова к выносу. И не вздумай подсунуть кого-то другого, как в прошлый раз, - снова наступила пауза, Забабашкин слушал собеседника. – Не юли, – строго приказал он, - если, не дай Бог, нашу бабку уже похоронили, заставлю копать землю руками. 

 Он оперся руками о край гроба, пытаясь изменить позу и, в это время, доска, которую, видимо, не совсем качественно прикрепили, оторвалась, и Иван Ильич рухнул на колени. Машину, наскочившую на какую-то кочку, основательно тряхнуло, руки покой старушки, связанные траурным платком, развязались, и освободившаяся правая рука сильно ударила Забабашкина в лоб. Зарядила так удачно, что Иван Ильич, охнув, прилег рядом с гробом и закатил глаза. Теперь у нас было два неподвижных тела: одно, совершенно мертвое принадлежало драчливой бабушке, другое – Забабашкину, теперешний статус которого было определить весьма проблематично. Только перед самым моргом Иван Ильич пришел в себя, но, после конфликта со старухой, был он какой-то тихий, неагрессивный и плохо реагировал на окружающих. На пороге нас встретил перепуганный Петрович с какими-то бумажками в руках. Он бросился к невменяемому Забабашкину и, шелестя документами, пытался что-то ему втолковать. Тот не воспринимал разумную человеческую речь, дико вращая глазами и испуганно озираясь на агрессивную старуху, с притворным смирением, лежащую в гробу. Я взял у заведующего моргом акт, свидетельствующий о том, что нам действительно была выдана бабушка по фамилии Аронзон Минна Исааковна. 

 - Все, как просил Иван Ильич, – волновался Петрович. – Может, обозналась дочка? Горе, знаете ли, подкашивает. Себя в зеркале не узнаешь при такой скорби. 

Я позвонил шефу и доложил обстановку. 

- Какая Минна Исааковна, - взвился шеф. – Фрида Марковна ее звали. И фамилия ее Кац. Это моя фамилия Аронзон, а ее -Кац. 

 Как впоследствии оказалось, не только семью нашего Аронзона в эти дни посетила смерть. Был траур и в еще одной еврейской семье, где скончалась старушка с аналогичной фамилией. Грех было не попутать при таком невероятном раскладе. Наконец, обмен телами состоялся, и концовка мероприятия прошла тихо, без особых приключений. Правда, пришибленный мертвой рукой старухи, Забабашкин в категорической форме отказался ехать на кладбище и участвовать в поминках, как его не уговаривали. И вообще, после описанных событий, он стал с большим подозрениям относиться к покойникам и даже потихоньку увлекся спиритизмом. Правда, заведующему моргом это не помогло. Впоследствии его все равно сняли с формулировкой «за халатность и развал работы». Вот так буднично закончилась эта история для живых людей, а для покойной, это были последние неприятности на этом свете.