Защита. Рассказ.

 

Быть ученым сегодня весьма не престижно. Есть занятия, где с меньшими физическими и эмоциональными затратами, можно получить не сравнимо лучший результат. Не то время, не тот настрой общества и взгляды на жизнь абсолютно другие. Это в эпоху великих свершений и грандиозных прорывов подобная профессия была востребована. Без научной мысли было никак. Куда же без нее, если строили, создавали, покоряли? Строили страну, создавали предприятия, покоряли космос. Теперь ничего подобного нет и в помине. В отечестве нашем нынче желающих строить и создавать мало. Желающих продавать много и исключительно те товары, что производят граждане, проживающие в посторонних государствах. Там, где: и ученые в изобилии, и цивилизованное производство тех товаров, которые наши хотят продавать, на высоком уровне, и вообще все в порядке.

 

А раз есть желающие продавать, значит, возникает потребность в тех профессиях, представители которых знают формулу «деньги-товар-деньги» и могут эти самые деньги считать, укрывать и, что там греха таить, воровать. То есть, без бухгалтера в такой стране никуда. А там где материализуется бухгалтер, обязательно должен существовать тот, кто контролирует указанные процессы. А кто у нас должен ловить, уличать и отнимать. Прокуроры, судьи, адвокаты и прочая юридическая братия, которая кормится возле бухгалтеров и их работодателей. Ну, нужны нынче такие престижные профессии, что уж тут поделаешь? Спрос, порожденный временем.

 

Как видим, при подобном раскладе ученым в этой «купи-продажной» стране делать абсолютно нечего. Не нужны они. Не вписываются в стройную систему товарно-денежных отношений. А раз профессия не востребована, то и зарплата, соответственно, мизерная, и институты научно-исследовательские закрываются за ненадобностью. Это у нас закрываются, а у них, за бугром, как ни странно, наоборот, процветают. Вот парадокс-то! Им, оказывается, не только их ученые очень нужны, но и наших, бывает, прихватывают без ограничения, место им находят приличное и зарплату платят регулярно настоящими деньгами, имеющими хождение по всему миру. И, как впоследствии выясняется, польза от них есть и немалая. Даже, случается, Нобелевские премии получают, но как представители уже тех других стран. Здесь бы им в жизни не процарапаться.

 

Да, проблема! Вроде бы одни и те же люди населяют планету – пара рук, пара ног, голова, второстепенные органы присутствуют и расположены в местах строго отведенных природой, а жизнь у них и у нас по-разному устроена. Вернее, у них устроена, а у нас не очень. Вся проблема, видимо, заключается в том, что европейцы и американцы считают головной мозг органом первостепенным, а мы – второстепенным. Очень даже замечательно спинным обходимся. Тоже, кстати, мозг. Всего-то разницы, а какие разительные последствия.

 

В прежние времена кто нужен, а кто нет, решала коммунистическая партия. Тех, кто сегодня гордо именуются бизнесменами, в те застойные времена обзывали спекулянтами, ворами и расхитителями социалистической собственности, вылавливали в больших количествах и с помощью той же милиции, прокуроров и судей и отправляли в холодные регионы страны добывать древесину. То есть, как могли, ограничивали любую инициативу в направлении развития бизнеса.

 

А ученые были востребованы и, причем, в преогромных количествах. Особенно ценились остепененные научные работники: кандидаты и доктора наук. Я уже не говорю об академиках – это небожители. Тоже, если подумать, критерий. Чем значимее ученая степень, тем выше авторитет в научном и не только научном мире. А, следовательно, и льгот больше. Не удивительно, что при таком раскладе желающих пробиться в научную элиту было огромное множество, но становились докторами и кандидатами наук единицы. Нет, собственно говоря, их тоже было немало, но на фоне прочего народонаселения – исключительно мизерное количество.

 

Прорваться в ученые было невероятно сложно. На пути соискателя на ученую степень воздвигались такие преграды, что для многих они становились непреодолимыми. Сотруднику какого-либо НИИ: то ли академического, то ли отраслевого деваться было некуда. Без ученой степени будешь прозябать в младших научных сотрудниках до пенсии. Попадешь в разряд бесперспективных – и пиши, пропало. Навешают ярлыков: безынициативный, плохо владеющий вопросом, неактивный и так далее. Не отмоешься. А начнешь шевелиться, затюкают. То материал сырой, то товарищ, который на два года раньше тебя начал научно-трудовую деятельность, еще не защитился. Куда прешь без очереди? Короче, если не боец – не стоило и пробовать.

 

К производственникам, правда, отношение было намного лояльнее. Стремившегося стать остепененным человека не из научной среды поощряли и даже, бывало, помогали двигаться в нужном направлении. Ходили слухи (за достоверность ручаться не могу), что даже план был на количество защищаемых производственников. Не знаю, как там насчет плана, но, как правило, становление производственника на научную стезю было делом случайным. Я не беру к учету директоров крупных предприятий и всяких там министерских начальников. Как правило, они остепенялись уже по достижении карьерных высот, и степень была нужна так, для авторитета, чтобы подтвердить закономерность нахождения на высоком посту. То есть, никто специально не планировал и не прогнозировал пополнить ряды ученых мужей. Просто выпадал шанс в жизни. Кто-то успевал им воспользоваться, кто-то нет.

 

Вова Мухин, работая на предприятии, даже и не помышлял ни о какой диссертации, не сведи его судьба с одним интереснейшим человеком, Баркиным Михаилом Давидовичем. Человек этот, заведующий одной из научно-исследовательских лабораторий, часто наведывался к ним на предприятие, поскольку именно здесь внедрялись разработки его лаборатории. Как известно, предприятие весьма неохотно бралось за внедрение какого-либо новшества в производство. Есть график работ, план. Выполнение плана – священнейшая обязанность всего трудового коллектива. От этого зависела и зарплата и премия. А внедрение нового изделия – головная боль никому не нужная кроме, пожалуй, самих ученых. Ни плана на него нет, ни премия не начисляется, а отвлечение трудовых и финансовых ресурсов имеет место. Да еще по шее от вышестоящего руководства получишь, если что-то не так сложится. Раз взялся – тяни.

 

Мог бы отбрыкаться в момент поступления предложения, так сказать, в начале творческого пути. Сослаться на занятость или слабое здоровье. В те времена наука «спихотехника» процветала в каждом коллективе. Спихнуть нудную и бесперспективную работу на «вислоухого ближнего своего» считалось нормальным явлением. Вот народ и отлынивал как мог от навязываемой перспективы. Встречались даже такие специалисты, что заставить их делать что-то помимо основной работы не мог никто. Находились миллион причин, по которым они этого сделать не имели никакой физической возможности. И тут же обнаруживалась жертва, которая, как говорится, и попадала под раздачу. Так попал и Вова с этим ученым, поскольку был самый молодой в коллективе, а остальные оказались настолько занятыми, что им, как говорится, «и в гору глянуть некогда».

 

Ученые, внедрявшие свои разработки в производство, об отношении к себе и своему детищу знали не понаслышке и методы борьбы против подобной волокиты применяли эффективные. То через вышестоящую организацию надавят, да так, что никуда не денешься – надо делать, в противном случае дадут по шапке. То через партийные или профсоюзные органы прищучат, а будешь дергаться, такую идеологию подведут – без памяти рад будешь, что только этой нагрузкой и отделался. Короче находили пути решения проблемы. Если же подобные меры не срабатывали, старались заинтересовать конкретного исполнителя.

 

Нет, не деньгами или другими материальными благами. Это сейчас без отката никуда, а в те времена подобное решение нужных вопросов не приветствовалось. Не принято было совать деньги за проталкивание вопроса, да и денег таких не было. Получалось, что конкретно на решении этих вопросов никто больших денег не зарабатывал. Так, премия квартальная или надбавка светила ученым и только в том случае, если изделие запущено в производство и все нужные бумажки по этому поводу правильно оформлены и подписаны руководством предприятия. То есть, подтвержден факт внедрения.

 

Так вот, Баркин и предпринял попытку заинтересовать в результатах внедрения молодого специалиста Владимира Мухина, как непосредственного исполнителя. То ли механизмы давления на предприятие были ему недоступны, то ли он предпочитал мягкие формы отношений с руководством – не известно, но только обрабатывать Вову он начал сразу же, после того как узнал, что дело поручено ему. В легкой вступительной беседе он обрисовал перспективу внедрения, очертил круг его, Вовы, участия в решении вопроса и заверил, что при правильном подходе и положительном результате, проведенную им работу можно считать как хороший задел для кандидатской диссертации.

 

- Ну что ты здесь высиживаешь, штаны протираешь? – наседал коварный ученый. – Ты сейчас кто? Простой инженеришка. Через три годика станешь инженером второй категории, еще через пять – первой, если все удачно сложится. И так до самой пенсии в рядовых работниках прозябать будешь. А чтобы начальником отдела стать или цеха – тут уровень нужен или связи. У тебя есть связи? Через папу, маму, близких родственников?

Вова отрицательно покачал ушастой головой, с грустью осознавая незавидность развития своей перспективы в указанном направлении.

- Нет! – констатировал Баркин очевидный факт. - Фамилия Мухин и имя Вова такого развития карьеры и не предполагает. А с кандидатской диссертацией она строится значительно быстрее. Есть у вас в коллективе кандидаты наук?

 

Что и говорить, здесь он бил в самую точку. Необходимыми для быстрого продвижения по служебной лестнице связями Вова отягощен не был. С другой стороны, кандидат наук на предприятии был один – директор и по слухам он свою карьеру построил сам. Знал Михаил Давидович, на какие кнопки человеческого тщеславия нажимать надо. Короче говоря, убедил он малоопытного Вову и после недолгих колебаний взялся тот за это тягомотное дело рьяно с присущим молодости энтузиазмом. Связей у Вовы, как выяснилось, не было, зато способности к научной деятельности оказались. Через пять лет, как ни странно, но диссертация под научным руководством Баркина была написана и готова к защите. Работа была проделана титаническая и, оглядываясь назад на пройденный по научной стезе путь, помудревший Мухин пришел к непоколебимому убеждению – если бы все начать заново, то вряд ли бы он впряг свою неокрепшую шею в подобное ярмо.

 

Но, тем не менее, работа сделана, время потрачено не напрасно и выход на финишную прямую позволял получить долгожданный результат и обещанную перспективу. Наконец, наступил тот самый момент, когда будущий ученый предстал с объемной рукописью предсветлые очи председателя специализированного совета по защите диссертаций одного из крупных НИИ, занимавшихся проблематикой по защищаемому направлению.

- Что же, - сказал маститый ученый, когда Вова с научным руководителем заявили о своем намерении пополнить список соискателей на ученую степень, - диссертация, по предварительным отзывам рецензентов, заслуживает того, чтобы быть допущенной к защите.

 

На этом и порешили. Теперь надо было официально подать документы, в соответствии с установленным перечнем Высшей Аттестационной Комиссии и ждать приглашения на расширенный совет. Такая была установлена процедура – сначала проходило предварительное слушание соискателя на расширенном совете отдела или кафедры и только при положительном решении, рекомендовали диссертацию к официальной защите.

 

Вот тут-то и была зарыта собака. С документами, как выяснилось, не все складывалось гладко. Нет, справки всевозможные, характеристики, отзывы и прочая мелочь – это было. Не хватало пустяка – партбилета. Как выяснилось из беседы с руководителем партийной организации института, принимающего к защите диссертацию и, казалось бы, не имеющего никакого отношения ни к самой диссертации, ни к ее защите, существовала неписаная директива – защищающийся производственник обязательно должен быть членом коммунистической партии. Аргументировалось это просто и понятно для советского человека – только самые достойные, только авангард передового движения достоин высокой ученой степени. Короче говоря, диссертацию к рассмотрению приняли, но к официальной защите обещали допустить по предъявлении хотя бы удостоверения кандидата в члены партии. На том и разошлись.

 

Казалось бы, что за проблема? Пиши заявление в первичную партийную организацию, доверительно сообщи кому надо, что тебе импонирует устав и нравится программа компартии, пообещай регулярно платить членские взносы и считай вопрос с партией, а заодно и с диссертацией закрытым. Но действительность оказалась намного суровее и проблематичнее, чем казалось на первый поверхностный взгляд. Общение с парторгом родного завода развеяло шапкозакидательское настроение мгновенно, и простой, казалось бы, вопрос вырос во вселенскую проблему.

 

- Ты что, белены объелся? - спросил парторг, брезгливо рассматривая заявление Вовы. – Что, думаешь, вот так пришел, написал, подал заявление и все в порядке? Завтра тебе партбилет вручат и марш сыграют

- А что еще? - не понял перепуганный соискатель.

- О, милый мой, это тебе не диссертацию писать, здесь все намного сложнее.

 

В результате долгой беседы с парторгом завода выяснилось, что в партию без проблем могут вступить только рабочие, которые, к слову сказать, туда не стремились. Не было смысла. Перспектива продвижения по служебной лестнице не просматривалась даже под микроскопом ввиду отсутствия у рабочего класса высшего образования. А платить партийные взносы, выковыривая деньги из мизерного семейного бюджета, тоже не хотелось. Нашли дураков – ни за что, ни про что надо было ежемесячно отслюнявить в партийную кассу ощутимую сумму, да еще по партсобраниям ходить придется, вместо того, чтобы пивка холодненького попить с друзьями. Понятно было, где интереснее и веселее. Не прельщали даже такие блага, как внеочередные предоставления летних путевок наюга или какие-нибудь там награды в виде грамот или ценных подарков, самих по себе мало что стоящих.

 

Инженерно-технических работников в партию принимали неохотно, хотя с их стороны не было недостатка в желании пополнить авангард рабочего класса. Здесь также было все понятно. Без партийного билета можно было киснуть в простых инженерах до пенсии. Беспартийные выдвигались на руководящие должности в виде крайнего исключения, когда без высококлассного специалиста обойтись не могли, а в партию вступать он категорически отказывался по разным причинам. Многие, опасаясь репрессий при отказе от «заманчивого предложения», упирали на то, что считают себя недостойными состоять в рядах партии по разным, в основном, веским причинам и обещали по достижении нужного уровня сознательности тот час же написать требуемое заявление. Некоторым, применяя такую партизанскую хитрость, удавалось дотянуть до пенсии, избежав принудительной процедуры.

 

Существовала, правда, номенклатура из инженерно-технических работников, которая стояла на выдвижение на какую-либо высокую должность в перспективе. Например, без проблем вступали в партийные ряды инженеры, стоящие в резерве на должность главного механика или энергетика, а то и самого заместителя главного инженера по производству. Речь шла о молодых перспективных кадрах, тех, которые через пятнадцать – двадцать лет должны были сменить одряхлевших командиров производства на их заманчивых постах. Именно под них готовили «почву» и устраняли возникающие преграды, стоящие на пути перспективного молодого специалиста в партию.

 

Но даже их не могли принять в коммунисты, если предварительно туда не вступали трое рабочих. Была такая незыблемая установка – только при наличии трех рабочих желающих стать коммунистами, перспективный инженер мог надеятьсябыть четвертым. Как бы в нагрузку. Рабочих заманивали в ряды как могли. Появился в отношении этой процедуры своеобразный термин – «загнать шинелью». Какой-то не совсем к месту применяемый термин из армейской жизни, свидетельствующий о том, что и в вооруженных силах похожие проблемы были отнюдь не редкостью.

 

Так что, перспективы Владимира Мухина быстро стать коммунистом выявились ничтожными. Их можно было бы считать практически нулевыми, не будь у него такой острой потребности в партбилете. Именно этот мощный стимул и бросил его на штыки, которые везде и всюду понатыкала на тернистом пути бойцов, мечтающих получить долгожданный партбилет, непробиваемая партноменклатура.

 

Прежде всего, он отправился к непосредственному руководству, пытаясь заручиться пониманием и поддержкой опытного старшего товарища. Но битый жизнью начальник отдела только развел руками. После долгих уговоров в качестве посильной помощи пообещал свести Вову накоротке с парторгом, чтобы последний неформально подошел к делу. Близость к телу заводского партийного босса пролегала через «поляну», которую Вова тут же безропотно и накрыл. После третьей рюмки Вовин начальник более-менее сносно изложил партийному боссу суть слезницы молодого специалиста и к тому же, возможно, будущего ученого, если, конечно, все удачно сложится с партией.

 

Прояснил безысходность возникшей ситуации, которая не оставляет другого пути, как поиск путей решения вопроса любым способом. После пятой рюмки парторг пообещал подумать и взвесить все «за» и «против». Когда показалось дно второй бутылки, стала прорисовываться какая-то смутная перспектива и, наконец, когда Вова уже почти перестал воспринимать реальную действительность в своих ощущениях, а голоса собутыльников доносились как из космоса, были намечены некоторые практические шаги, как всем с пьяных глаз показалось, в перспективном для положительного решения вопроса направлении.

 

На следующий день, в процессе процедуры поправки здоровья в кабинете парторга, похмельному и плохо соображающему Вове повторно разъяснили алгоритм его телодвижений на пути в партийные ряды. Парторг брался, опять же накоротке, свести Вову с заведующим организационно-методическим отделом райкома.

- Фигура это весьма влиятельная, - вещал парторг прописные истины, - и без него тебе никак не обойтись, как ни крути. Все вопросы о вступление в партию решаются только с его подачи.

 

Вова не возражал против перспективы приблизиться насколько это возможно еще к одному ценному партийному телу более высокого районного масштаба, если так надо для дела. Деваться было некуда, надо было двигаться вперед к заветной цели. Время поджимало. Строго следуя указаниям парторга, Вова изъял из портфеля диссертацию, переместив ее в нижний ящик стола на неопределенный срок, зарядив в освободившееся полезное пространство четыре бутылки водки и две палки копченой колбасы. Еще две бутылки аналогичного напитка и прочая закусь были загружены в дипломат. Вооруженный подобным образом Вова отправился на судьбоносную встречу.

 

Заведующий оргметодотделом райкома встретил парторга как богатого родственника – с распростертыми объятиями и троекратными поцелуями, введенными как обязательная процедура в партийной среде Генеральным секретарем, товарищем Брежневым Леонидом Ильичом.  Разговоры ни о чем в районе получаса также входили в регламент партийного общения. Затем парторг предложил пообщаться в неформальной обстановке в кругу близких по духу людей, куда авансом был включен и Вова. Общаться начали в кабинете хозяина, отзывавшегося на отчество Дмитриевич. Первая бутылка ушла под разговоры о том, о сем, в целом о жизни и разных ее проявлениях в подотчетном райкому районе. Затем выпили за дружбу и взаимопонимание между работниками районного комитета и товарищами из первичной партийной организации предприятия и за более тесный контакт между ними. Вова не пропускал ни одного тоста, но памятуя итоги прошлой встречи, дозу спиртного снизил до минимальной.

 

Дипломат был уже сиротливо пуст, когда родилась разумная идея продолжить общение на природе, чтобы, так сказать, скинуть оковы официозности и придать встрече мягкий непринужденный характер легкого отдыха и дружеских посиделок. Тут-то, при уничтожении содержимого портфеля, и был, затронут наболевший вопрос о перспективах Вовиного партийного будущего. Дмитриевич, после выпитых трех бутылок не потерял способность к логическому мышлению и здравой оценке ситуации. После небольшого размышления, он озвучил вполне трезвую мысль, заключающуюся в том, что поставленная задача весьма непростая, и лучше бы, конечно, за нее не браться. Но раз уж так сложилось, что деваться некуда, что ж, настоящих коммунистов никогда не останавливали трудности. Однако требовалось хорошенько подумать, взвесить шансы и наметить реальные шаги по пути движения к цели.

 

 Трех оставшихся бутылок с трудом хватило на поддержание мыслительного процесса, который оказался весьма плодотворным. Не откладывая дело в долгий ящик было решено, что завтра с утра пораньше Вова подъедет в райком. Откуда и будут сделаны конкретные шаги по решению его вопроса. Парторг пообещал утрясти вопрос с Вовиным начальством на предмет отсутствия его завтра на работе.

 

Ночью Вова спал беспокойно. Ему снились кошмары. Широкую и светлую аллею, по которой он шествовал весело и непринужденно, вдруг перегородил огромный полосатый шлагбаум, на котором большими красными буквами красовалась надпись ПАРТИЯ. Шлагбаум был закрыт. Тщетные попытки Вовы каким-либо образом проникнуть по ту сторону преграды наталкивалась на непреодолимую силу. Нельзя было обойти препятствие ни справа, ни слева. Совершенно невозможно было протиснуться под самим шлагбаумом или перелезть через него. Вову охватило отчаяние и страх.

 

Проснулся он от жажды, сопровождающейся неприятными вкусовыми ощущениями во рту. Очень хотелось пить, и болела голова. Выпитый с жадностью стакан воды принес кратковременное облегчение. Стакан огуречного рассола, предложенный многоопытным сердобольным отцом, подействовал значительно эффективнее, сняв некоторые неприятные симптомы. Таблетка спазмолгона притупила головную боль.

 На следующее утро утомленный и не выспавшийся Вова с портфелем и дипломатом, наполненными полезными в карьерном росте емкостями вновь оказался в знакомом кабинете. Дмитриевич встретил его как старого приятеля, усадил в мягкое кресло и угостил пивом. Жить стало легче, жить стало веселей.

 

- Это хорошо, что ты не один пришел, - удовлетворенно проронил Дмитриевич, прозрачно намекая на содержимое портфеля и дипломата. – Пригодится. Я тут кое с кем переговорил по твоему вопросу, посоветовался с товарищами. Думаю, у нас появилась неплохая перспектива. Для начала тебя надо протолкнуть в резерв на выдвижение. Очертить, так сказать, перспективу.

- В какой резерв, - не понял Вова, зная не понаслышке, что на родном заводе с резервными кадрами было все в порядке – укомплектованы по самое дальше некуда.

На этот счет он поделился своими сомнениями с Дмитриевичем.

- Да, тесновато там у вас, - согласился тот с очевидным положением дел. – Не спорю. Но, на одном вашем предприятии свет клином не сошелся. Есть еще заветные места, куда тебя можно пристроить.

 

Таким заветным местом к непомерному Вовиному удивлению оказался районный отдел внутренних дел, куда они с Дмитриевичем и направили свои обремененные заботами стопы. Начальник райотдела увидев в своем кабинете столь высокого гостя, расцвел от удовольствия. Партийных бонз здесь уважали и побаивались, поскольку при желании те могли доставить множество неприятностей даже сотрудникам милиции, которые, как известно, редко кого боялась. Работники райкомов, горкомов и обкомов настолько виртуозно владели методикой под названием «как вставить зарвавшемуся чинуше, чтобы остальным неповадно было», что ссориться с ними было все равно, что плевать против ветра. Твои сопли и слезы на тебе же и повиснут. Последовали уже ставшие для Вовы привычными объятия и поцелуи. По сигналу «шефа» Вова приступил к процедуре, ставшей для него в последние дни традиционной. Вскоре компания увеличилась за счет заместителя начальника райотдела по совместительству неосвобожденного парторга.

 

 Под тосты и пожелания всего самого хорошего последовало небольшое обсуждение сложившейся ситуации, которой тут же прониклись работники силового ведомства района и вскоре Вова уже принимал поздравления как выдвиженец в резерв на должность начальника ОБХСС. Высокое положение вновь назначенного обязывало его всенепременнейше состоять в рядах партии. Начальник райотдела обещал буквально завтра же заслать необходимые документы в «областную контору».

- И смотри, - строго предупредил он своего зама, чтобы наш выдвиженец не дай Бог не оказался заодно и нашим клиентом. Проследи за этим.

Не вопрос, - быстро нашелся зам. – Выдадим ему удостоверение добровольного сотрудника милиции. При наличии такой «ксивы» его никто никуда не заметет.

 

 На том и порешили. Бессонница и плохое самочувствие по утрам стали постоянным спутником молодого специалиста и соискателем на высокое звание коммуниста. Обращение к невропатологу с нижайшей просьбой нормализовать сон, натолкнулось на грубость и непонимание со стороны человека в белом халате. Тем не менее, рекомендации о воздержании от приема тяжелых спиртных напитков, он все-таки дал. Вова оценил ситуацию и пришел к неутешительному для себя выводу, что на данном конкретном историческом отрезке времени, завязать, не реализовав заветную цель, не удастся.

Ну, не понимал он, отягощенный приобретенным полезным опытом, как проникнуть в партию в трезвом виде.

 

Наконец-то, все вернулось на круги своя. Дмитриевич объявил Вове о том, что осталась последняя, но самая важная процедура, а именно. Необходимо было в недрах завода выловить трех рабочих, желающих под Вову пополнить партийные ряды. Месяц напряженного поиска показал всю тщетность и бесполезность этой затеи. Стабильно два раза в неделю Вова посещал Дмитриевича с соблюдением установленных процедур общения, ставших традиционными, тот давил на парторга, ссылаясь на то, что он затеял всю эту канитель, последний же в ответ только бессильно разводил руками. За полгода дело не сдвинулось с мертвой точки ни на шаг. Вова стал терять надежду на благополучный исход дела.

 

Были перепробованы все доступные способы, но все тщетно. Помощь пришла оттуда, откуда Вова меньше всего ее ожидал. Судьбоносный звонок прозвучал из кабинета начальника райотдела. Вове предписывалось срочно прибыть в райотдел по его вопросу. Вова прибыл незамедлительно. Суть короткого совещания в кабинете парторга райотдела сводился к тому, что вчера вечером после бурно проведенного отдыха в вытрезвителе парился резервист на должность главного технолога их завода, под которого уже были зафрахтованы трое рабочих. Вове кратко прояснили суть политики райотдела по данному вопросу. Если силы, проталкивающие будущего технолога, вовремя спохватятся и надавят на нужные рычаги, клиента придется отпустить без трагических для него последствий.

- Что делать? - растерялся Вова.

- Подключай Дмитриевича. Нам достаточно его звонка.

 

Вова бросился в райком и надавил на Дмитриевича так, что тот начал действовать, несмотря на то, что находился еще в ненормальном для его организма абсолютно трезвом виде. В первую очередь он выяснил у парторга, какие за силы стоят за провинившимся технологом. Силы оказались незначительные. Затем прояснил вопрос у второго секретаря райкома«к месту ли будет осудить пьяницу и дебошира, которому было оказано высокое доверие коллектива» и получил указание проявить в данном вопросе партийную принципиальность. Затем последовала команда «фас» по месту временного содержания отступника и карательная машина завертелась. Несостоявшийся главный технолог был осужден на пятнадцать суток, заклеймена общем собрании трудового коллектива, как человек недостойный высокого доверия, оказанного ему трудовым коллективом, и переведен с выговором на малопривлекательную непрестижную работу.

 

Наконец-то перед Вовой стала прорисовываться какая-то перспектива. Шлагбаум - кошмар его ночных сновидений - стал медленно, но уверенно подниматься, открывая довольно неплохую перспективу для вступления в парию. Дмитриевич, при поддержке парторга завода, мягко, но настойчиво нажал на директора, рекомендуя трех вновь принятых в партию рабочих записать в Вовин актив. Дальше все заскользило как по маслу. Заявление о приеме в партию не встретило никаких препятствий и возражений и обвешенное подписями, как облепиха ягодами в урожайный год, было благосклонно принято райкомом партии. Решение партийной комиссии, направляемой опытной рукой Дмитриевича, было благожелательным для Владимира Мухина и, вскоре он, счастливый и довольный как обожравшаяся сахаром муха, держал в руках долгожданный билет с отчеканенным на нем профилем вождя мирового пролетариата.

 

Защиту кандидатской диссертации поднаторевший и искушенный в подковерных баталиях Вова провел блестяще и отягощенной двумя важными для успешного продвижения по службе документами двинул вверх по служебной лестнице. На поверку все оказалось так, как и предсказывал мудрыйБаркин. Через пять лет Вова, после повышения по службе его непосредственного начальника, возглавил отдел. А как же иначе при таких могучих связях, настоянных на крепких спиртных напитках. Связи эти он продолжал поддерживать и после окончания всей эпопеи. Втянулся, знаете ли, и даже стало нравиться. Впереди уже светила заманчивая перспектива оказаться на самом верху, потеснив ряды устоявшейся заводской элиты.

 

 Но дальше все пошло наперекосяк. В один из светлых солнечных дней, с утра не обещавших никаких неприятностей, он получил приглашение посетить областное управление внутренних дел. Не чувствуя за собой крупных грехов, отпусканием которых и занималась выше упомянутая организация, но все же слегка удивленный проявлением подобного внимания, он прибыл в указанный кабинет, где и был встречен радушным хозяином – начальником отдела кадров этой уважаемой организации. В короткой приветственной речи товарищ полковник прочувственно поздравил уважаемого Владимира Ивановича с назначением на должность начальника ОБХСС одного из захолустных районов области и пожелал долгих лет плодотворной службы и отменного здоровья, поскольку перед вступлением в должность тому предписывалось пройти медицинскую комиссию.

 

Вова непослушным языком и трясущимися губами поблагодарил за оказанное высокое доверие, и выполз из кабинета полковника окончательно деморализованный, слегка покачиваясь и мало что соображая, слегка нокаутированный ошеломляющей новостью. Вот это номер! Кто мог ожидать столь неожиданного поворота судьбы? Надо же, как шлепнуло в самый неподходящий момент. Карьерный рост на родном заводе, казалось бы, складывающийся успешно, накрывался медным тазом. Следовало что-то срочно предпринять, пока ситуация еще далеко не зашла и не приняла необратимый характер.

 

Но как это часто бывает, потрясение, вызванное шокирующей новостью, прошло. Период прострации и невменяемости понемногу покидал психологически травмированный мозг, и к будущему борцу с коррупцией стало возвращаться сознание и способность к логическому мышлению. Правда, ничего путного в голову не приходило, да и голова была какая-то не своя, а как будто снятая с кого-то постороннего и временно размещена на согбенном Вовином теле. Срочно необходим был совет близкого человека. А кто всех ближе и роднее. Кто в критической ситуации, не раздумывая и не колеблясь, бросится на помощь дорогому чаду. Ну, конечно же, родители, кто же еще?

 

Как ни странно, мнения у родителей по возникшей проблеме оказались диаметрально противоположными. Отец воспринял новость спокойно и даже, где-то положительно.

- Хоть поживешь как человек, - внушал он сыну, - в достатке.

Такая обывательская реакция человека из простого народа была понятна. Ни для кого не было тайной за семью печатями, что люди, стоящие на страже социалистической собственности и имеющими, в основном, дело со всякими дельцами, пытающимися различными неправедными способами разворовывать эту самую собственность, жили более, чем безбедно. При правильном подходе к профессии можно было и государству послужить с пользой, и себя не обделить материальными благами.

 

- О чем ты говоришь? – возмутилась мать, работающая в районной больнице участковым врачом и знающая подковерную жизнь района в деталях. – Да ты знаешь, с какими монстрами ему придется иметь дело? Да он сядет в первый же месяц своей трудовой деятельности. Подставят, как пить дать. В этой крокодильей стае, только такие хищники и могут выжить и то не все.

- Посодють и не сумлевайтесть, - впервые в жизни поддержала невестку свекровь и по совместительству Вовина бабка. Тут уж было не внутрисемейных распрей, поскольку речь шла о судьбе любимого внука.

- Ничего, - веско отразил отец выпад женской составляющей своей семьи. – Мы тоже не пальцем деланы. В критической ситуации за себя постоять можем.

 

Он намекал не непростую судьбу своего отца. В семье все знали эту поучительную историю выживания в экстремальных условиях. Вовин дед, человек непростой судьбы всю войну провел на политработе. Не в тылу, а на фронте. И сам в атаку ходил и бойцов поднимал политрук Петр Мухин и, как ни странно эту кровавую мясорубку прошел без единой царапины. Поэтому по заслугам и работа ему послевоенная весьма и весьма престижная досталась. Он был направлен преподавать марксистко-ленинскую философию в местном университете как человек с соответствующим высшим образованием и огромным опытом партийной работы. Правда, перспектива досидеть на этом теплом месте до пенсии так и не выгорела. В тяжелые послевоенные годы партия собирала, где могла, свои проверенные кадры и направляла их на самые трудные участки работы.

 

Петр Мухин получил назначение председателем в один из разрушенных войной колхозов поднимать сельское хозяйство. Как его поднимать бывший политрук не имел ни малейшего представления, зато прекрасно понимал, что его ждет в случае отказа от назначения. Коммунист, не оправдавший высокое доверие, в те трудные времена мог получить клеймо врага народа настолько легко и быстро, что не стоило даже пробовать дергаться, пытаясь отклонить  предложение. Колхоз мог оказаться не самым худшим вариантом в сравнении северными районами страны, размещенными по роковому стечению обстоятельств за полярным кругом.

 

Прибыв в колхоз, он был представлен секретарем райкома как новый председатель, и по хитрым рожам своих будущих подчиненных понял, что они очень даже хорошо понимают, кого им навязывают в руководство. В те суровые времена считалось, что преданный общему делу коммунист обязан справиться с любой поставленной перед ним задачей. Ну, а, случится, не справится, значит не место ему в рядах партии. Так что надо было напрягаться и искать выход из сложившейся ситуации, чтобы не попасть под расстрельную статью уголовного кодекса. Боевой опыт подсказал правильную линию поведения. Распустив собрание, он оставил только фронтовиков, знающих не понаслышке о крутости нравов начальников, как на войне, так и в мирной жизни. Коротко прояснил им суть дела. Мол, я сюда не просился, но и выбираться из этого дерьма надо вместе, а то плохо будет всем. Фронтовики прониклись важностью момента и пониманием ситуации. Мужик-то попался правильный, понимающий. Свой. Вместе такую войну прошли, неужели здесь не выдюжаем?

 

Порешили так: председатель должен надувать щеки и речи правильные толкать с трибун, а мужики и сами разберутся, что и куда сеять и когда чего с полей убирать. И пошло, поехало. Колхоз, как ни удивительно выбился в передовые. Председатель мотался по району и в область, делился опытом, которого у него не было, призывал подтянуться отстающие хозяйства и требовал обеспечить свой колхоз самым необходимым и непременно в первую очередь. И ведь давали же. Опасались, что председатель с таким хорошо подвешенным языком, массу неприятностей кому угодно доставить может, не пойди ему навстречу. Короче говоря, когда Петр Мухин через несколько лет покидал колхоз, ставший ему родным, чтобы вернуться на теплую кафедру, селяне плакали, расставаясь с ним, говоря, что такого председателя у них больше никогда не будет.

 

На это собственно и намекал отец будущего борца с уголовными элементами. Но мать была неумолима. Второй такой удачи в семье могло и не случиться. Узкий семейный совет постановил отмазаться от престижной работы любыми средствами и способами. И, вскоре, Вова объявился в знакомом кабинете, бережно прижимая к груди медицинское заключение о полной его профнепригодности к навязываемой профессии. Состряпанный на скорую руку близкой подругой матери, врачом-окулистом, документ, в котором слабая потеря зрения в ноль пять диоптрий, самым волшебным образом преобразовалась в солидные минус семь на каждый глаз, снимал все вопросы. Бумажка, обвешанная штампами и круглыми печатями, как бездомная сельская собачонка репейниками, подтверждающими ее важность и солидность, безапелляционно свидетельствовала о том, что крайне низкое зрение Владимира Мухина, накладывает ограничение на ряд профессий, на которые мог бы претендовать человек со столь высоким дефицитом зрения.

 

- Да, - огорчился полковник-кадровик, - с таким никчемным зрением ты не только мелкий уголовный элемент не разглядишь, но и крупное хищение, пожалуй, проморгаешь.

Вова согласился, что запросто может не заметить антисоциальное явление и попросил вычеркнуть его из резерва. Короче говоря, путем интриг и махинаций, с использованием передовых медицинских знаний, Вова продолжил трудиться на родном заводе. Следующее огромное разочарование было связано с развалом и ликвидацией коммунистической партии. Незыблемая и вечная, как и ее забальзамированный вождь, она рухнула в один момент, похоронив под собой такую привычную и понятную систему человеческих взаимоотношений. Когда бывшим уже коммунистам раздавали атрибуты партийной жизни – партбилет и учетную карточку, Вова долго отказывался брать их, утверждая, что вряд ли какой-то там долбаной перестройке удастся надолго похоронить такую могучую систему. Но на поверку оказалось иначе.

 

- Как же так, - не на шутку расстраивался он. – Столько было вложено сил, здоровья и самое главное денег! И что, все коту под хвост? Нет, не должна была компартия вот так, в одночасье загнуться, не произведя с Вовой окончательных взаимных расчетов. Ведь должна-то осталась довольно много.

Но надежды на возврат и полный расчет не оправдались. Наступила другая жизнь, с другими отношениями, к которым надо было как-то приспосабливаться.   

 

 

Другие произведения этого автора читайте наhttps://anatdolzhenkov52.blogspot.com