Клетки

 

Каких только форм жизни не изобрела мать-природа, чтобы как-то разнообразить ею же созданный мир. К каким только ухищрениям она не прибегла ради и во имя этого. Не перестаёшь поражаться многообразию форм растительного мира, окружающего нас со всех сторон. Нежная бархатная травинка, затерянная в зелёном ковре разнотравья, соседствует с величественными многометровыми елями или кипарисами, предпочитающими горделиво возвышаться над прочей флорой. Разве это не удивительно?

 

Животный мир представлен таким количеством типов, видов, семейств и отрядов млекопитающих, птиц, земноводных, членистоногих и прочих кишечнополостных, что голова кругом идет. Мелкие беззащитные насекомые соседствуют с огромными монстрами и выживают, как ни странно, вопреки логике и здравому смыслу. Возьмем, к примеру, крупное зверьё. Льва – царя зверей или того же слона. Согласитесь, эти крупногабаритные натуры вполне самостоятельны и в критической ситуации сами за себя постоять смогут.

 

Они в иерархической лестнице животного мира в самом верху располагаются в числе первых. Кого им остерегаться, кроме, конечно, человека, от которого всему живому покоя нет? Другое дело муравьи или термиты – мелкие, зависимые от всех насекомые. Таким козявкам выжить в одиночку не представляется никакой физической возможности. Нет перспективы. Только толпой, только всем муравейником под силу выстоять в борьбе, принятой почему-то называть жизнью. Эволюция, чтобы ни сказать хуже.

 

Ничего не поделаешь. Одних природа такими сотворила, других другими создала. Чего расстраиваться и завидовать понапрасну. Живи и радуйся, что вообще кем-то родился на этой земле. Прыгай, ползай, летай, ходи и получай от движения удовольствие, если нет артрита или подагры. И вообще делай то, что тебе положено согласно месту, отведенному в этой жизни природой.

 

Происхождение всего живого на земле, вообще, история мутная. Никто толком не знает, как мы все появились на планете Земля и откуда, вот и выдумывают теории разные. Бытует, например, научная гипотеза, придуманная в исследовательской горячке академиком Опариным, будто бы родоначальниками всего живого на этой земле явились коацерватные, если я правильно помню название, капли. Будто бы в древние доисторические времена твёрдой суши на нашей планете практически не было. Кругом сплошной водоём.

 

Не совсем, правда, понятно, почему планету назвали Земля. Логичнее было назвать её Вода. Впрочем, это несущественные детали на фоне глобальной проблемы. Небольшое отступление от основной темы. Так вот, в этом огромном водоёме и водились эти самые капли – наши с вами прародители, с аппетитом пожирая друг друга и разрастаясь до невероятных гигантских размеров. По академику, получалось что-то вроде бульона, который мы каждый день наблюдаем у себя в тарелке с супом, особенно если бульон сварен из деревенских куриных потрошков.

 

Вот, собственно, так примитивно зародилась жизнь на нашей планете по мнению маститого академика, достигнув к сегодняшнему дню таких совершеннейших форм развития, какими являемся мы с вами, уважаемые дамы, господа и некоторые сохранившиеся до наших дней товарищи. Совершеннейшие-то мы совершеннейшие, но если внимательно присмотреться, вдуматься да задаться вопросом, а что же, собственно, собой представляет любой самый сверхсложный организм, ответ будет весьма неутешительным – арифметическую сумму клеток, усовершенствованных коацерватных капель. Так, что надувать щёки и выпячивать грудь особо не приходится.

 

Впрочем, если взглянуть на это дело с другой, более оптимистической стороны, подобный набор клеток – не такая уж простая штука. За бесконечно долгий эволюционный путь клетки преобразовались и изменились, достигнув в развитии своём такого небывалого совершенства, что стали основой сложнейших многоклеточных организмов, потеряв, правда, при этом самостоятельность и независимость. Так что вряд ли какая-либо наша клеточка могла бы сегодня выжить в тёплом бульонном море. Какой парадокс развития и совершенствования живой биологической системы. Если ты самостоятельный и независимый, значит, примитивно устроен и существуешь сам по себе.

 

Если система усложняется, ты превращаешься в микроструктуру сложнейшего организма и существовать можешь только в качестве его частицы, связанной с другими такими же частицами настолько цепко, что от этой связи зависит само твоё существование не только социальное, но и физиологическое. Занятно, не правда ли? Каждая клетка нашего организма приобретает невероятно узкую специализацию и в состоянии отвечать только за конкретный микропроцесс в организме, живя в строгой подчинённости общим законам развития всего организма. А иначе нельзя. Иначе погибель всем.

 

Замечаете, какой пассаж? Чтобы создать совершенную систему необходимо отказаться от самостоятельности и коацерватной независимости. Плавая в бульоне жирной первобытной каплей, ты несовершенен, но вполне самостоятелен. Плыви куда хочешь, нападай на более слабую каплю, пожирай её и внимательно смотри по сторонам, чтобы тебя самого не сожрали. Становясь же составной частью сверхсложной системы, мгновенно утрачиваешь способность принимать самостоятельные решения.

 

Только в узких рамках отведенного тебе эволюцией уровня. Сиди в плотном окружении себе подобных клеток и жди, пока клетки крови не принесут тебе чего-нибудь пожевать. Ведь только эти клетки – эритроциты, лейкоциты и прочие макрофаги не утратили способности двигаться, причём, только исключительно в узких зависимых рамках кровеносных сосудов и только в заданных направлениях – по артериям вниз, по венам – вверх. Вот откуда разнообразие жизни в живой природе. Амёба или та же инфузория-туфелька свободно перемещается в реках, прудах, лужах, но кто её замечает? Никто. Как влияет она на преобразование планеты? Никак.

 

Впрочем, всё зависит от того, как на это дело посмотреть. Встречаются в живой природе такие одноклеточные микробы и прочие вирусы настолько малогабаритные, что по своему статусу даже на клетку не тянут, но через свою свирепость никаким многоклеточным монстрам житья не дают. И названия у них соответствующие – чума, холера, сибирская язва. Такие существуют общие названия, объединяющие эти мерзопакостные творения в один вредительский клан. Впрочем, здесь тоже не всё так просто. Какая опасность от одного микроба. Никакой. Вот если они стаей нападут на ослабленный многоклеточный организм подобно разбойникам с большой дороги, тогда да, тогда эффект замечательный и даже с летальным исходом. Не каждый сложно устроенный такой налёт выдержит.

 

Вам это ничего не напоминает? Нет? Хорошо. Перенесём свои рассуждения в рамки человеческого общества – этого сложнейшего социального организма каждой клеткой, каждым первокирпичиком которого является сам человек. По каким законам строится и развивается эта сложнейшая система? По тем же, что и природа или по своим, особым, свойственным только человеческому обществу? И насколько он совершенен этот человеческий муравейник?

 

Тщательно исследовав проблему, мы обнаруживаем интереснейший биосоциальный парадокс. Оказывается, что человек по своему анатомическому и физиологическому строению представляет собой строго соподчинённую вертикальную систему. Каждая клетка, каждый орган, сформированный из огромного множества этих самых зависимых клеток с однородными функциями, работает как единое целое, не выходя за рамки поставленных перед ними задач, направленных на жизнеобеспечение организма.

 

И что интересно – вся эта огромная многомиллионная армада находится в беспрекословном подчинении относительно небольшой группы нервных клеток, объединившимся в управленческую структуру под названием головной и спинной мозг. Вот эта номенклатура и регулируют весь процесс жизнедеятельности организма. Занимательно, не правда ли? Изнутри мы устроены как сверхтоталитарная система, где все и всё строго подчиняется маленькому серому комку клеток, беспрекословно повелевающему многомиллионной армией исполнителей.

 

Само же человеческое общество стремится к демократическим принципам, не приемлющих отношения строгой соподчинённости. Другими словами, снаружи мы устроены несколько иначе, чем внутри. Каждый думает, как хочет, делает, что хочет, и подчиняется, кому хочет. То есть, по сути дела, являясь составляющей социальной системы, стремится не только сохранять личную самостоятельность, но и влиять на эту самую систему активнейшим образом.

 

В чём же заключается подмеченный нами парадокс, о котором мы так неосторожно заявили выше? Он заключается в следующем. Биологическая система построена таким образом, что все клетки, все органы и части тела работают на сохранение и выживание целостного организма чётко, слажено и беспрекословно выполняя свои функции. Цель довольно конкретная. Превалирует первичность системы (организма в целом) по отношению к своим составляющим (клеткам). В социальной системе всё наоборот. Сама система должна приспосабливаться к нуждам и желаниям образующих её людей, перестраиваясь и совершенствуясь именно в этом, как принято сегодня считать, перспективном демократическом направлении.

 

С точки зрения любой биологической системы это весьма разбалансированный и нежизнеспособный организм. Нет, существуют, конечно, и здесь свои управленческие структуры: правительства, исполкомы, суды, прокуратуры. Это бесспорный факт. Но не тянут они как-то на функции нервной системы, поскольку личные интересы людей представляющих эти структуры превалируют над интересами системы. У клеток нет личных интересов, а у людей они есть. От того, что власть держащие что-то недодадут или наоборот, отберут сверх положенного лимита, смерть социального организма не наступит.

 

Но в таком случае лозунг «от каждого по способностям, каждому по труду» теряет свою актуальность, превращаясь в лозунг «от каждого по способностям, каждому по потребностям». То есть, отношение между человеком и обществом претерпевает изменения от отношений – «дам, сколько могу, и получу соответственно вкладу» к отношениям – «дам, сколько могу, но возьму столько, сколько надо, если смогу». Причём взять могут далеко не все.

 

Вот в чём принципиальное различие двух систем – биологической и социальной. Смог бы существовать биологический организм любой сложности, опираясь на демократические принципы? Вряд ли. Не может выжить какой-либо организм, если каждая клетка больше потребляет, чем отдаёт. Можете представить себе этого дистрофика? А может быть и может. Может быть, мы чего-то недопонимаем в этих сложных хитросплетениях взаимоотношений? Иногда посмотришь, как колбасит молодые, вновь созданные демократические государства и к тебе приходит осознание зарождающейся истины, что здесь как-то не так всё устроено. Есть недопонимание или неправильное понимание процессов развития общества.

 

Так какая система все-таки надежнее, эффективнее и, в конце концов, жизнеспособнее? Социальная или биологическая? И вообще, корректно ли их сравнивать? Биологическая система мотивирована выживанием целостного организма. Каждая клетка получает столько, сколько необходимо для реализации этой цели, не больше и не меньше. Чем же мотивировать человека, являющегося, по сути, клеткой социальной системы? Как сделать так, чтобы приоритет жизнеспособности системы был сильнее тяги конкретного человека потреблять больше в ущерб себе подобным? Ведь как не раздувайся, одна клетка даже самая жирная и толстая не заменит то огромное количество клеток, которое, собственно, и формирует орган, обеспечивающий жизнедеятельность всего организма. Вопросы есть.

 

Выведенные нами предположения очень легко проверить, стоит только включить свою богатую фантазию. Как оно будет внутри устроено, перенеси мы демократические принципы на любую биологическую систему, например, на человека, только на клеточном уровне? Интересно? Давайте попробуем заглянуть в человеческий организм изнутри. И не в абстрактный, а вполне конкретный семидесятитрехлетний организм Ивана Кузьмича Перепелкина, бурная жизнь которого привела его организм в крайне плачевное состояние.

 

Общее собрание клеток обсуждает сложившуюся катастрофическую ситуацию, уверенно ведущую их хозяина к могиле. Клетки мозга обвинены в некомпетентности, деморализованы и находятся на грани отстранения от руководства жизнедеятельностью организма.

 

Мозг. «Минуточку внимания. Зарегистрировались делегаты от всех органов и частей тела? В первых рядах представители жизненно важных органов – клетки легких, печени, сердца, другие товарищи. Прекрасно. Кворум есть, остальные подтянутся».

 

Аппендицит. «Вот вам и отношение к периферийным малообеспеченным органам. Легкие, печень, а остальные вроде бы и никто. Жизненно неважные получается. Зачем же нас позвали в таком разе?»

 

Мозг. «Уважаемые делегаты мы еще не приступили к работе… Кто-то, так сказать, опережает события...»

Голос из зала. «Это аппендицит воспалился. Вечно чем-то недоволен».

 

Мозг. «Прошу терпения. Мы всем предоставим возможность высказаться, внести свои предложения и замечания. Позвольте в нескольких словах обрисовать  собравшую нас здесь проблему. Что там за шум на галерке и запах неприятный разит…»

 

Голос из зала. «Это делегаты из региона малого таза подтянулись…»

 

Мозг. «Прошу вновь прибывших товарищей размещаться. Хорошо бы проветрить помещение. Итак, на повестке дня один жизненно важный для всех нас вопрос, а именно, как продлить существование нашего хозяина Перепелкина Ивана Кузьмича, а, следовательно, и нашу с вами жизнь. Собственно, из нас он и состоит, как известно. Иван Кузьмич подошел к той тонкой грани, которая отделяет жизнь от смерти. Другими словами, одной ногой он уже в могиле, а вместе с ним, повторюсь, и мы с вами».

 

Сердце. «Я что-то не понимаю. Все эти вопросы в компетенции мозга. Вот пусть он и думает, как и что. У нас своя работа… Мы специалисты узкие».

Аппендицит. «Вот народ-то, а? Стоит вопрос жизни и смерти всех нас, а ему, видите ли, безразлично. Стучит себе, как Бог на душу положит и ни о чем таком не задумывается. А стоило бы. Мы почему до жизни такой дошли, что дальше уже идти некуда? Не знаете? А я объясню. В тоталитарной системе живем, господа. Все за нас мозг решает. Все буквально. Что делать, как размножаться, сколько, кому из кровеносной системы питательных льгот отмерять... Сказал, как отрезал, и все – баста. Доволен ты, нет, выполняй беспрекословно. А теперь все. Пришел этому безобразию конец. Теперь мы все коллегиально решать будем, что, куда и как распределять…»

 

Мозг. «Будете, но не долго. Времени на споры и пререкания не осталось. Следует оперативно искать выход из создавшегося положения».

 

Почки. «Теперь об оперативности говорят.… А где вы раньше были? Правильно аппендицит воспалился, дело говорит. Мы такие же равноправные представители организма, как и все. Не будет нас, не будет вас. А то воняет ему. Хорошо говорить, когда на входе работаешь. Все-таки, качественную пищу принимаешь, вкус оцениваешь. Во рту даже железы пищевкусовые разместили. По блату. А если на выходе стоишь. Тут уж, извините, не до желез. Работаем без белых перчаток».

 

Прямая кишка. «Вот именно, что на выходе. Бывает, такое выводишь, что непонятно из чего оно прежде состояло и всосалось ли с него что полезное».

 

Печень. «Что тут непонятно? Хозяин на пенсию живет - вот и питается тем, что дешевле».

 

Мочевой пузырь. «А пьет что? Чем он дешевую пищу запивает никто не интересовался?»

 

Желудок. «Как тут не интересоваться. Низкопробнейший самогон, одеколон и средство для снятия ржавчины, но с такими градусами, что слизистая дыбом встает. Это сволочное луженое горло пропускает всякую дрянь вовнутрь…»

 

Горло. «Вот и до меня уже добрались. Крайним хотите сделать. Да если хотите знать.… Да если рот не откроется, то я ни одного глотка не сделаю. Тут кто-то вспоминал о пищевкусовых железах…»

 

Рот. «Попрошу без перехода на личности, тем более все присутствующие знают, что я по своей инициативе никогда не открываюсь. Только по команде из черепа. Есть сигнал на открытие, открылся, на закрытие - беспрекословно захлопываем коробочку. Сказали – жуем, приказали – глотаем. Я может быть, от этого пойла больше всех страдаю. Иногда такое, сволочь старая, вовнутрь вливает, что щеки обвисают и гланды синеют».

 

Аппендицит. «Я же и говорю, мозг во всем виноват. Взбесившаяся номенклатура. Кто с утра только и думает, где бы сто грамм перехватить? Не мы же все здесь собравшиеся, в конце концов. Легкие дышат, сердце сокращается, кишечник переваривает».

 

Рот. «Мозг, кто же еще. Исчерпал он себя, к погибели нас ведет».

 

Аппендицит. «Сам-то он неплохо устроился. А как же персональный круг кровообращения имеет. Льгота немалая. Он хоть и малым называется, но львиная доля на голову приходится. А то, что наш круг большим зовётся, так это же на все оставшееся тело. Одно только название, что большой».

 

Ноги. «Правда, правда. Крохи доходят. Холодеем. Ботинки рваные и без шнурков, а на голове хоть и старая шапка, но норковая».

 

Мозг. «Шапку вспомнили. Название одно. Мы за место не держимся. Персональный круг им покоя не даёт. Ещё овальный кабинет есть. Не квадратный, в конце концов, череп. Но вы кое-что забыли за демократической суетой. Думать, соображать и принимать решения в состоянии только мы, клетки мозга и больше никто. У вас, ребята, другие функции».

 

Аппендицит. «Это он на эволюцию намекает. Мол, так сложилось исторически и не нам с вами менять уклад. Ошибаешься, не те времена настали. Есть приватизация, а есть реприватизация и на эволюцию реэволюция найдётся. Покатим колесо истории в обратную сторону!»

 

Нестройный хор голосов. «Давно пора… Терпение иссякло.… Сколько можно издеваться…»

 

Мозг. «Дожились, теперь у нас своя оппозиция образовалась. Внутренняя. Конец Перепёлкину Ивану Кузьмичу».

 

Аппендицит. «Да сколько же, в конце концов, можно терпеть это издевательство? А ну слазь, кончилась ваша власть. По-новому станем жить и работать. Товарищи, кто за то, чтобы избрать новый мозг на демократических принципах. Равное представительство от всех органов и частей тела. Все решения принимать только коллегиально, с широким оповещением всех без исключения клеточных масс…. Единогласно!»

 

Районный патологоанатом, на долю которого выпало несчастье вскрывать демократически перестроенный организм Перепёлкина, долго вертел в руках странного цвета, головной мозг без единой извилины, мучаясь над диагнозом и боясь показаться в глазах коллег полным идиотом.